alexnikolbackup | Архив Митрохина. Окончание предисловия и вступления.

Архив Митрохина не более понятен в чисто западных терминах, чем сам Митрохин. Самая распространенная ошибка в суждении о КГБ заключается в предположении, что комитет был примерно эквивалентен своим главным западным конкурентам. Конечно, существовало сходство в оперативных методах, применяемых спецслужбами на Востоке и на Западе, а также в том значении, которое каждая сторона придавала другой стороне как объекту разведки. Фундаментальное различие между советским однопартийным государством и западными демократиями, однако, отражалось и в фундаментальном различии между их разведывательными сообществами.

Наибольшие различия наблюдались в сталинскую эпоху. Перед началом Второй мировой войны Сталин считал преследование силами НКВД в Мексике великого, хотя и безобидного, еретика Льва Троцкого (фото) более приоритетной задачей, чем сбор разведданных об Адольфе Гитлере. В середине войны параноидальные настроения, которые регулярно искажали советскую оценки разведки, убедили советских руководителей – и, несомненно, самого Сталина – в том, что «Великолепная пятерка», вероятно, самая способная группа иностранных агентов, была частью изощренной уловки со стороны британской контрразведки. В последние годы жизни Сталин был одержим охотой на часто воображаемых титоистов и сионистов. Его главной внешнеполитической целью в конце жизни, вполне возможно, было поручить МГБ (позднее КГБ) разработку плана тайного убийства маршала Тито, который сменил Троцкого в качестве ведущего еретика в советском блоке. Сталин однажды назвал Лаврентия Берию, самого могущественного из его руководителей разведки, “мой Гиммлер”. Но на Западе не было руководителя разведки, с которым Берию или гласу СС Гиммлера, можно было бы сопоставить.

Даже после смерти Сталина и казни Берии в 1953 году сохранялись основные различия между разведывательными приоритетами на Востоке и Западе. Возможно, самый простой способ судить о том, имеет ли какой-либо доклад разведки критическую важность, – это задать вопрос: «Если оно поступит посреди ночи, разбудите ли вы соответствующего министра правительства?» Ответ на этот вопрос в Москве часто сильно отличался от ответа в западных столицах. Например, 27 октября 1978 года резидент КГБ в Осло Леонид Макаров (фото) позвонил Михаилу Суслову, члену Политбюро, ответственному за идеологическую чистоту, в ранний час. Зачем? Не для того, чтобы сообщить что вот-вот разразится великий международный кризис, а чтобы сообщить, что российский диссидент Юрий Орлов не получил Нобелевскую премию мира. Резиденция в Осло была тепло поздравлена за ее предполагаемую “оперативную эффективность” в достижении этого вполне предсказуемого результата 28. Просто невозможно представить, чтобы какого-либо западного министра разбудили бы по какой-либо сравнимой причине.

Одержимость КГБ выявлением и подавлением внутренних “идеологических диверсий” перекинулась и на зарубежные операции. Он стремился произвести впечатление на руководство партии своим рвением в дискредитации диссидентов как за рубежом, так и внутри страны. Летом 1978 года руководители Первого, то есть Главного отдела (внешняя разведка) и Пятого отдела (ответственного за противодействие идеологической подрывной деятельности) совместно организовали в Москве секретное представление для аудитории КГБ и партийных деятелей вступительной речи диссидента-писателя Александра Солженицына в Гарвардском университете. Целью этого необычного (по западным меркам) сеанса была попытка продемонстрировать, что благодаря усилиям КГБ, Солженицын в настоящее время является в Соединенных Штатах в значительной степени дискредитированной фигурой29. Миссия КГБ по дискредитации диссидентов, эмигрировавших на Запад, распространялась даже на танцоров балета, музыкантов и шахматистов.
Для западных СМИ, привыкших интерпретировать тайную холодную войну в терминах “шпион против шпиона”, материалы Митрохина о войне КГБ против идеологических диверсий, в отличие от разоблачений отдельных шпионов, не представляли особого интереса. Вполне предсказуемо, что больший интерес к этому материалу был проявлен в странах бывшего советского блока – что отразилось, например, в количестве переводов “Архива Митрохина” на восточноевропейские языки. КГБ уделял приоритетное внимание поддержанию идеологической ортодоксальности советского блока отражалось в том, что он направил намного больше элитных нелегалов в Чехословакию во время Пражской весны 1968 года, чем, насколько известно, когда-либо использовалось в какой-либо операции против Запада.
В главах “Архива Митрохина”, посвященных холодной войне, уделяется равный вес операциям КГБ против Соединенных Штатов и борьбе против идеологических диверсий. Митрохин тайно вывез из штаба внешней разведки КГБ важные материалы по операциям против некоторых лидеров борьбы за демократию внутри советского блока, чье необычайное моральное мужество в конечном итоге одержало верх над огромной силой принуждения КГБ и его союзников. Среди них выделяются два примера.
Первый это великий русский диссидент и ученый-ядерщик Андрей Сахаров (на фото из книги “Меч и щит” с Е. Боннер), прозванный “врагом общества номер один” Юрием Андроповым (последовательно председателем КГБ и советским лидером), который пережил преследования и внутреннее изгнание со стороны КГБ, чтобы стать, по словам Горбачева, “бесспорно, самой выдающейся личностью” на 1989 году на съезде Народных Советов. Один из самых ярких визуальных образов крушения советской системы, который заслуживает такой же известности, как и разрушение Берлинской стены, является фотография Горбачева и других членов Политбюро, стоящих с обнаженными головами возле открытого гроба Сахарова после его внезапной смерти в декабре 1989 года.
Второй выдающийся случай – это случай кардинала Кароля Войтылы, архиепископа из Кракова, которого КГБ, похоже, считал в начале 1970-х годов считался самым опасным противником в советском блоке. Войтыла, однако, был защищен своим моральным авторитетом и известностью. КГБ, как и польская СБ, уклонился от огромного общественного общественного резонанса, который мог бы вызвать его арест. В ретроспективе, избрание Войтылы в 1978 году Папой Иоанном Павлом II ознаменовало собой начало конца советского блока. Хотя польскую проблему с трудом удавалось сдерживать в течение следующего десятилетие, она не могла быть решена.
В.И. Трубников (1944-2022). Директор Службы внешней разведки Российской Федерации (1996—2000).
Организация, которая изучала “Архив Митрохина» с самым пристальным вниманием с момента его публикации, Служба внешней разведки (СВР), которая глубоко обеспокоена его содержанием. Ни одна спецслужба не может рассчитывать на вербовку новых агентов или сохранение лояльности своих действующих агентов, если она не сможет убедить их в том, что может хранить их секреты на неопределенное время. В настоящее время СВР не в состоянии сделать это. Благодаря Митрохину, никто из тех, кто шпионил на Советский Союз в любой период между Октябрьской революцией и кануном эры Горбачева, теперь не может быть уверен, что его или ее секреты все еще в безопасности. Материалы Митрохина также содержат информацию об операциях времен холодной войны, проводимых нынешним главой СВР Вячеславом Трубниковым и другими бывшими высокопоставленными сотрудниками КГБ. Во втором томе содержится глава о деятельности КГБ в Индии, где Трубников сделал свою репутацию. Если прошлые секреты руководства СВР оказались небезопасными, её агенты могут вполне могут прийти к выводу, что и их секреты тоже всплывут на поверхность. С того момента, как архив Митрохина прибыл в Британию, СИС поняла, что его содержимое “имеет исключительное контрразведывательное значение, не только освещающее прошлую деятельность КГБ против западных стран, но и обещающее свести на нет многие из нынешних активов России”. ЦРУ также сочло архив “крупнейшей контрразведывательной удачей послевоенного периода”. ФБР согласилось с такими выводами. Как следует из отчета МНК, другие западные разведывательные службы также были “чрезвычайно благодарны” за многочисленные информационно-аналитические сведения, предоставленные архивом Митрохина30.
Некоторое представление о суматохе внутри СВР, вызванной, вероятно, публикацией “Архива Митрохина” дает досье реакции (отмеченное Митрохиным) на книгу о КГБ, опубликованную американским журналистом Джоном Барроном четверть века назад. Штаб КГБ заказал не менее 370 отчетов в попытке оценить ущерб своим интересам, нанесенный различными разделами книги Баррона31. Откровения Митрохина, несомненно, привели к еще большему ущербу, чем был причинён книгой Баррона. Уже есть не поддающиеся подтверждению свидетельства усилий СВР, направленных на то, чтобы ни один архивист никогда больше не имел такого неограниченного доступа к файлам, каким пользовался Митрохин.
Как и Первое главное управление КГБ, СВР содержит отдел “активных мер”, отдел МС, специализирующийся на дезинформации, которому вполне логично было поручено попытаться подорвать доверие к “Архиву Митрохина32“. В двух случаях после публикации книги эта служба направляла очевидных российских перебежчиков в западные разведслужбы, каждый из которых рассказывал одну и ту же историю об “Архиве Митрохина” с утверждениями о том, что СВР “решила провести массовую чистку лишних и отставных агентов, которые достались ей в наследство от КГБ, и поэтому выбрала отставного архивариуса КГБ Василия Митрохина для передачи их имен на Запад33. Эта плохо продуманная активная мера оказалась контрпродуктивной по двум причинам. Во-первых, ряд западных разведслужб уже смог установить, что материалы Митрохина были слишком ценны для СВР, чтобы она добровольно предоставила их в распоряжение этих служб. Во-вторых, оба фальшивых “перебежчика” были быстро и окончательно разоблачены как подставные лица СВР. Весь этот эпизод лишь подчеркнул глубокую озабоченность СВР по поводу ущерба, нанесенного ее агентурной работе материалами Митрохина. Ее настроение не улучшилось от осознания того, что впереди, во втором томе, они увидят еще много откровений. Амбициями Митрохина, остающимися на неизменными на протяжении почти тридцати лет – остается стремление опубликовать как можно больше сверхсекретных материалов, которые он собирал, рискуя жизнью.