В самом начале моей студенческой бытности, то есть в 1973 году, примерно в октябре-декабре, в этом радиусе, я впервые услышал песню “Натали” Жильбера Беко. Она была записана на бобине магнитной ленты, в конце какого-то фонетического курса, а мы тогда очень серьёзно долбили фонетику под чутким руководством нашей преподавательницы покойной с 1999 года Натальей Николаевной Мельниковой. Натурально, между собой мы её стали звать «Натали». А Миша Резников, впоследствии известный по именем Микаэла Ханьяна, даже сочинил про неё песенку на французском со словами:
Nathalie, Nathalie
Elle viens chaque jour
Nathalie, Nathalie
Elle est gaie toujours.
Что в переводе значило – она приходит (в институт) каждый день и всегда весела. Само собой, никто из нас не придавал иного значения глаголу venir, разбиравшемуся мной в посте про песню Сержа Генсбура и прилагательному gai, которое дало английское gay.
Наталья Мельникова была ненамного нас старше, может лет на пять, если считать сразу после окончания института. Она умерла от рака, когда я уже был в Канаде.
Качество звука на здоровых таких магнитофонах весом в полцентнера было очень высоким. Всё писалось на скорости 19 см в секунду. Для прослушивания нам выдавались копии, а оригиналы хранились в кабинете, где работали в штате три сотрудника. Оригиналы стояли на манер книг, в шкафах с дверцами, куда помещали фотографические ванночки с водой для того, чтобы «свемовская» или «шосткинская» плёнка не пересыхала и не рвалась потом.
Слова этой песенки, впрочем, были настолько незатейливы, что даже той пары месяцев, что мы провели за столами пединститута, хватило, чтобы понимать всё.
Для начала сделаю перевод текста. Простой, слово в слово, так сказать.