alexnikolbackup | Мамины воспоминания.

Начало и продолжение тут. Или наоборот, неважно.

В октябре 2011 года мы были у неё в гостях с сестрой, сидели на кухне, распивали на троих бутылочку водочки "Финляндия", привезённую мной из Йоэнсуу.

От маминого дома до финской границы 40-45 км. Друг юношества пригласил как-то, сам он ездит чуть ли не раз в неделю, порой даже в аквапарке искупаться, 100 км всего.
Мне виза не нужна, чё не съездить, в этом, уходящем, тоже ездил...

Большая часть бутылочки пошла на пользу мне, конечно...

Варя (сестра) мне: Мне уже хватит, себе наливай!

Мама: А у меня чё, ещё есть да?

Я: Есть, но я ещё налью.

Мама: Ну, капельку только. Как дядя Саша (мой отчим), всегда наливал. Нельзя на пустое.

Я: Мы же не можем оставить это. Если мы захотим выпить ещё, у мамы есть «Беленькая».

Продолжаем разливать и распивать, я рассказываю, что не расшифровал ещё три записи прошлого, 2010 года.

Мама: Ну вот, пока помню, щас она, видимо, водка, даёт стресс такой, что помню.

Я рассказываю эпизод про трупы замерзшие. Варя его не слышала.

Мама подхватывает: Услаг, да, многие сидели. Уже последние когда, Лёля (покойная сестра мамы) же ходила на танцы, музыканты, такие красивые в клубе, нас, конечно, не пустили туда, нечего, говорят вам делать, а они, вот, играют на инструментах, музыканты хорошие. И говорят: Они уезжают – это последние услаговцы» Я расшифровываю: Управление Северных лагерей

А я работаю списчиком вагонов. Мама перерассказывает про мёрзлых парней.

Рассказывает про вагон с хлоркой как разгружали дед с бабкой, платили деньги за вредность, чесались потом все, как купили на заработанное пододеяльники. Это 1934-1935 год.

Мама у меня 1928 года рождения.

Мама. (продолжает) В 1937 году уже хлеба вдоволь было, карточки отменили, а в 39 уже со сливочным маргарином хлебушко ели.

А ещё не говорила, вот это надо записать и запомнить.

Я: Всё пишется, не волнуйся.

Мама: Отправляют, значит, надо выгружать вагоны с дровами. Кочегары бросали дров туда. А дрова заготавливали, не знаю кто. Услаговцы или нет, не знаю, не буду говорить. Лозаниха, туда от Мудьюги, значит, Лозаниха, к Сумпосаду, значит, к Беломорску. И вот в этой Лозанихе кто-то заготавливал дрова метровые и мы, значит, служащих, кто работает на транспорте, должны были погрузить. Подают тебе вагон и ты должен поднять в вагон вот эти дрова. Не часто, но раза три я попадала. Ну вот девка работала стрелочница, а кого отправлять? Второй оператор была дочь начальника станции, Ритка Сараева, который, наверное, там уж в Выборге помер (смеётся). Так. Её никогда не отправляли. Меня отправили и одну стрелочницу.

Варя: стрелочник должен быть при стрелке.

Я: Так там поездов, наверное, раз в сутки один?

Мама: Ой, ты что, это ж единственный путь был. Особенно туда шло, на Вологду. А потом пошли санитарные поезда. Потом разбомленные, это всё сложено было, а, вот тоже можно написать: пришли в вагон, а кто-то говорит: «Надя, не ходи туда, там все вагоны кровью облитые!»

А я: «Так интересно посмотреть!»

Точно. Поднялись, ты знаешь, вагоны, наверное, были теплушки и ехали военные. И до сих пор помню, где там кровило. Нары были все сняты, что надо...это, на обработку идут: станция Обозерская, а потом в Вологду идёт. Ну, пошла посмотреть, вернулась, спрашивают: «Ну что там видела?» «Да ничего, кровь, ну и что, может кишки какие-то...»

Да, вот в 16 лет, такой дурак была.

Я: Да, в 16 лет кишки повидать....

Варя: Да, такого ни в одном учебнике истории нет.

Мама. Да. а значит, про это, дрова то грузить, отправили нас, ни у неё пожрать, ни у меня, дело было осенью, ни ягод уже не было, ничего, такое. И вот мы, сил-то ниакаих при таком-то росте. Ну, она девочка из Мудьюги. Деревня Мудьюга, она там испокон веков была. И вот мы значит берём это бревно и кладём. А поднять-то надо было, там какие-то нары были, по пять кубов мв должны набрать. Никаких сил не было. Набирали-набирали, не знаю, сколько мы набрали, потом приехала теплушка, нас забрали. Всё, домой пришли. А дома то, что там поесть? Ну, что-то дали.

Ну это ладно, а потом опять тут. Выгружать дрова. Из этих вагонов – опять нас, беспризорных. Тех никого не берут, то начальника станции дети, то кто-то больной находится, справку принесёт. Не знаю, как было и там, значит, на складе топлива, тоже были ребята уже поправляющиеся, выздоравливающие. Мы пршли тоже опять с девчонками, с другой, не помню кем она работала, пришли, значит, вдвоём, а подрядчик приходит к нам и спрашивает: «А вас прислали чего?»

Мы говорим: «Пришли разгружать вагон!»

А он посмотрел: «Вас? Вас выгружать вагон?»

Вот он и говорит: «Вот, девчата, вы сидите там, а я сейчас позову...» А на самом деле, оказывается, я ему приглянулась. Звали его Лёвка Туллер. Опять еврей!

(Я смеюсь)

И гооврит: «Через неделю я на фронт уезжаю, а вы запомните меня. Сидите и отдыхайте. А ваши пять кубов ребята сейчас разгрузят.»

Это надо с вагона бросать, чтобы не под колёса, на два метра там отбросить, а мы бы, конечно, только смогли бы сбросить прямо тут. Во, как нас жалели. Вот это хороший тоже случай.

Потом этот Лёвка Туллер уехал, что с ним стало, не знаю, ничего не знаю. Ещё не было у меня любовного пыла.

Все смеются.