Сделана 19я глава архива Митрохина.

[alexnikolbackup]

АРХИВ МИТРОХИНА. ГЛАВА 19. ИДЕОЛОГИЧЕСКАЯ ПОДРЫВНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ. Часть 1.

Война с диссидентами

Советские "диссиденты" впервые появились на публике в День Конституции (5 декабря) 1965 года, когда группа из примерно двухсот человек организовала демонстрацию на Пушкинской площади в Москве в поддержку авторов Андрея Синявского и Юлия Даниэля, которые вскоре должны были предстать перед судом по обвинению в попытке подрыва советского строя своими произведениями. Некоторым демонстрантам удалось развернуть плакаты "Соблюдайте Конституцию!" и "Мы требуем открытого суда над Синявским и Даниэлем!". После этого их увезли в отделение милиции сотрудники КГБ в штатском. Отныне для обозначения демократических и правозащитных активистов в Советском Союзе использовалось английское слово "dissidents", а не его русский эквивалент inakomysliashchii (так в тексте – прим. перев) - вероятно, в рамках официальной попытки представить таких людей как ставленников Запада, а не как подлинный голос российского протеста. ¹

КГБ необычайно медленно выслеживал этих двух писателей. Синявский под псевдонимом "Абрам Терц" начал публиковать свои работы на Западе, сначала в Париже, в 1959 году. Его друг Даниэль, использующий псевдоним "Николай Аржак", последовал его примеру в 1961 году. После тщательного анализа публикаций "Терца" и "Аржака" советскими писателями и литературными критиками, которые были агентами и соавторами КГБ, мнения в Центре относительно их настоящей личности разделились. Одна школа мысли утверждала, что доскональное знание московской жизни, продемонстрированное обоими авторами, показывает, что они жили в Советском Союзе и тайно переправили свои произведения за границу для публикации. Эта точка зрения была поддержана парижской резидентурой, которая передала сообщение о том, что рукопись книги "Терца" "Суд идет" прибыла во Францию из Москвы. Другие сотрудники Центра встали на сторону литературных аналитиков, утверждавших, что "неточности" в изображении авторами московской жизни свидетельствуют о том, что они жили на Западе, и ссылались на другие (ошибочные) сообщения КГБ о том, что и "Терц", и "Аржак" жили в Западной Европе. ² КГБ был еще больше сбит с толку тем, что Синявский использовал еврейский псевдоним, что дало повод ошибочно полагать, что он сам был евреем. Официальная советская пресса позже осудила выбор псевдонима как "убогую провокацию". По словам одного из авторов "Известий":

Публикуя антисоветские рассказы под именем Абрама Терца в зарубежных изданиях, Синявский пытался создать впечатление, что в нашей стране существует антисемитизм и что писатель с таким именем, как Абрам Терц, должен искать издателей на Западе, если он хочет писать "откровенно" о советской жизни". ³

После нескольких лет бесплодной слежки за неправильными писателями агент КГБ в московском литературном мире под кодовым именем Ефимов в начале 1964 года сообщил, что автор по имени Юлий Даниэль располагает "антисоветскими материалами". Одновременно КГБ в Ялте прислал донесение от другого агента, который утверждал, что у Даниэля есть рукопись "рассказа, за который ему могут дать пятнадцать лет тюрьмы". Слежка за Даниэлем быстро вывела КГБ на Синявского. В мае 1964 года Центр начал операцию "ЭПИГОНЫ", чтобы получить доказательства того, что Синявский и Даниэль были авторами "антисоветских" книг, опубликованных на Западе, выяснить, где они хранили свои рукописи, и узнать, как они тайно вывезли их из Советского Союза. КГБ устроил так, что работодатель Синявского, Институт мировой литературы имени Горького, отправил его в командировку за пределы Москвы. Во время его отсутствия они провели детальный обыск в его квартире и установили подслушивающие устройства. Обыск и прослушивание квартиры Даниэля оказались более сложными. Его двухкомнатная квартира с общей кухней на Ленинском проспекте, 85, по сообщениям, была "постоянно занята его семьей, другом и собакой". В конце концов, сотруднику КГБ, выдававшему себя за родственника соседа, удалось остаться в квартире, снять восковые слепки с ключей и создать возможность для детального обыска. ⁴

^{Элен Пелтье-Замойская}

Прошло больше года, прежде чем операция "ЭПИГОНЫ" достигла результатов. Хотя у КГБ не было доказательств, он сделал правильный вывод, что первые попытки Синявского переправить свои работы на Запад были предприняты при содействии Элен Замойской, дочери бывшего французского военно-морского атташе, с которой он познакомился, когда она училась в Московском университете. ⁵ Летом 1965 года КГБ перехватил письмо Синявского, подписанное "Альфреда", но без обратного адреса, с приглашением встретиться с ней в гостинице "Бухарест" в Москве. Выяснив, что "Альфреда" - это Альфреда Окутюрье, подруга Элен Замойской, КГБ надеялся поймать Синявского на передаче ей рукописи. За Синявским и Даниэлем было установлено круглосуточное наблюдение, а для поимки мадам Окутюрье с поличным была создана "специальная оперативная группа". Несмотря на прослушивание визита мадам Окутюрье в квартиру Синявского и съемку их последующей встречи у станции метро "Речной вокзал", группе не удалось обнаружить передачу рукописи. Группа вновь была разочарована, когда 8 сентября на российско-польской границе был произведен досмотр багажа мадам Окутюрье. ⁶ Длительный допрос также не дал результатов. Безуспешные попытки КГБ убедить Окутюрье признать, что настоящая фамилия "Терца" - Синявский, лишь заставили ее осознать, насколько незначительны их улики против него. ⁷

Вскоре после того, как мадам Окутюрье было разрешено покинуть Россию, Синявский и Даниэль были арестованы и доставлены в Лефортовскую тюрьму в Москве. На допросе оба признались, что публиковали на Западе работы под псевдонимами, но отрицали, что они были антисоветскими. Они также отказались признать, что мадам Замойская тайно вывезла их рукописи из России. Согласно отчетам о наблюдении, до ареста Синявский и Даниэль с подозрением относились ко всем новым знакомым, разумно опасаясь, что они могут быть агентами КГБ. Однако в Лефортовской тюрьме Синявский попался на один из самых старых обманов в репертуаре КГБ. В его камеру был подсажен агент под кодовым именем МИХАЙЛОВ (вероятно, нелегал Гелий Федорович Васильев) ⁸, которому удалось войти к нему в доверие. Перед "освобождением" Михайлова в ноябре Синявский попросил его передать жене ряд знаков и паролей, чтобы она могла тайно общаться с ним во время тюремных свиданий. Информация, полученная МИХАЙЛОВОМ, и наблюдение за встречами Синявской с ее мужем дали то, что в досье ЭПИГОНЫ описывается как "бесценный материал, касающийся контактов Синявского". Самым важным из этих контактов был Андрей Ремизов, главный библиотекарь Московской библиотеки иностранной литературы. ⁹

Ремизов признался на допросе, что под псевдонимом "Иванов" он опубликовал на Западе пьесу "Есть ли жизнь на Марсе?" и эссе "Американские муки русской совести", которое появилось в журнале Encounter в 1964 году. ¹⁰ Он также признался, что во время визита во Францию передал одну из рукописей Синявского Элен Замойской. ¹¹ Похоже, что КГБ изначально планировал отдать Ремизова под суд вместе с Синявским и Даниэлем. Однако, когда Ремизов стал проявлять склонность к самоубийству, план изменился. Вместо этого было решено использовать Ремизова в основном как свидетеля обвинения против Синявского и Даниэля. Его собственное дело рассматривалось отдельно, и он был помещен под круглосуточный надзор в целях предотвращения самоубийства. Чтобы предотвратить дальнейшие контакты с женами Синявского и Даниэля, которые пытались убедить его не давать показания, Ремизова отправили по служебным делам Министерства культуры в Курск и Тулу, где он оставался под наблюдением до самого суда. Наблюдение за женой Даниэля показало, что до суда она собирала досье для публикации на Западе. КГБ успешно подбросил ей нелегала, выдававшего себя за сочувствующего западного бизнесмена, который доставил досье не на Запад, а в КГБ. ¹²

Хотя многие советские писатели подвергались преследованиям за неортодоксальные взгляды без надлежащего судебного разбирательства, Синявский и Даниэль стали первыми, кто предстал перед судом просто за то, что они написали. Суд, состоявшийся в феврале 1966 года, был официально публичным, и обоим обвиняемым были предоставлены "все права". Как отмечала газета "Нью-Йорк геральд трибюн", "эти права включали право на то, чтобы над ними смеялась специально подобранная аудитория из 70 человек... [и] право на то, чтобы только сторона обвинения сообщала некоторые подробности дела тем, кто не может претендовать на доступ к "открытому" процессу, потому что у них нет пропусков". ¹³ Инсценированный процесс, однако, был испорчен тем, что подсудимые не смогли сыграть отведенные им роли. Вопреки всем традициям советских показательных процессов, Синявский и Даниэль отказались признать свою вину или раскаяться.

Несмотря на угодливую публику, обвинение было в явном замешательстве из-за мужественной позиции подсудимых, ясно выражавших свои мысли. Синявский разоблачил элементарную путаницу в обвинении, отождествлявшем мнения вымышленных персонажей с мнениями их авторов. Он также успел упомянуть о прослушивании своей квартиры, прежде чем его прервали на полуслове. ¹⁴ Государственный обвинитель, несмотря на собственное смятение и неуверенное толкование закона, ¹⁵ закончил свое выступление абсурдно мелодраматическим обличением творчества двух авторов: "Они поливают грязью все самое святое, самое чистое - любовь, дружбу, материнство. Их женщины либо чудовища, либо стервы. Их мужчины развратны". Но самым тяжким преступлением, совершенным Синявским и Даниэлем, была идеологическая диверсия:

Общественная опасность их деяний особенно остро ощущается в наше время, когда усиливается идеологическая война, когда вся пропагандистская машина международной реакции, связанная со спецслужбами, пущена в ход, чтобы заразить нашу молодежь ядом нигилизма, чтобы во что бы то ни стало запустить свои щупальца в наши интеллектуальные круги...¹⁶

Синявский был приговорен к семи годам заключения в трудовом лагере, Даниэль - к пяти.

Обещанная официальная стенограмма суда так и не появилась - верный признак слабости версии обвинения. Однако неофициальная стенограмма, собранная сторонниками подсудимых, была опубликована на Западе.

^{А.А. Тонконог.}

Для проникновения в ряды диссидентов, объединившихся в поддержку Синявского и Даниэля, Центр выбрал двух нелегалов в возрасте около двадцати лет - Анатолия Андреевича Тонконога (под кодовым именем ТАНОВ) и его жену Елену Тимофеевну Федорову (ТАНОВА). Тонконог сообщил, что продажу стенограмм суда над Синявским и Даниэлем на Западе организовал предприимчивый агент КГБ Николай Васильевич Дьяконов (кодовое имя ГОГОЛЬ), который работал на Агентство печати "Новости" в США и других западных странах. По словам одного из информаторов Тонконога, Дьяконов был "настоящим дельцом", занимавшимся валютными операциями и продавал западным покупателям русские абстрактные картины и неопубликованные литературные произведения. ¹⁷

Хотя КГБ, очевидно, посчитал, что преследование Дьяконова будет слишком позорным, после длительного расследования он отдал под суд в январе 1968 года четырех молодых диссидентов, которые составили стенограмму и другие документы, касающиеся суда над Синявским и Даниэлем: Александра Гинзбурга, Юрия Галанскова, Алексея Добровольского и Веру Лашкову. Гинзбург и Галансков в течение нескольких лет играли ведущую роль в выпуске самиздатовских журналов. Суд над ними проходил примерно так же, как над Синявским и Даниэлем. Аудитория в зале суда снова была подобрана КГБ, а защите не позволили вызвать большинство свидетелей. Два главных обвиняемых, Гинзбург и Галансков,  отказались способствовать успеху собственного показательного процесса и были приговорены к пяти и семи годам заключения в трудовом лагере соответственно. Воодушевленные мужеством подсудимых и интересом западных СМИ, жена Даниэля, Лариса Богораз, и товарищ по диссидентству, Павел Литвинов, выступили перед иностранными корреспондентами со страстным обличением хода судебного процесса и просьбой "как можно скорее опубликовать и передать по радио". ¹⁸ Позднее Тонконог сообщил, что небольшая демонстрация на Красной площади в августе 1968 года против советской военной интервенции в Чехословакию также была организована Ларисой Богораз. В этот раз Литвинов и другие диссиденты пытались отговорить ее, но десять из них присоединились к ней, когда она настояла на её проведении. КГБ, конечно же, разогнал демонстрацию и арестовал участников. ¹⁹

К ТОМУ ВРЕМЕНИ больше всего беспокоил советские власти писатель Александр Солженицын, которого КГБ называл ПАУК, ²⁰ всё ещё избегал ареста. Солженицына отчасти спасла его известность. Роман "Один день из жизни Ивана Денисовича", который почти в одночасье превратил его из безвестного провинциального учителя математики и физики во всемирно известного писателя, был опубликован в 1962 году с личного благословения Хрущева. Во время чистки московских диссидентов вскоре после ареста Синявского и Даниэля в сентябре 1965 года КГБ обнаружил и конфисковал рукописи, которые Солженицын оставил на хранение в доме своего друга. КГБ сообщил в ЦК, что рукописи являются доказательством того, что "Солженицын потворствует политически вредным заявлениям и распространяет клеветнические измышления". Однако и председатель КГБ Владимир Семичастный, и прокурор Роман Руденко не знали, как поступить с таким знаменитым писателем, и просто передали рукописи Солженицына в Союз писателей, который не предоставил ожидаемого от него доноса еще восемнадцать месяцев. К тому времени, когда ЦК рассматривал этот вопрос в марте 1967 года, Солженицын отправил на Запад свой последний роман "Раковый корпуса" и почти закончил "Архипелаг ГУЛАГ", свое эпическое исследование о трудовых лагерях. В Центральном комитете инициатива в принятии "решительных мер" по отношению к "антисоветской деятельности" Солженицына исходила от Андропова, который сменил Семичастного на посту председателя КГБ летом 1967 года. ²¹

В течение оставшихся семнадцати лет своей жизни Андропов оставался самым решительным противником диссидентов в советском руководстве. Участие из первых рук в подавлении венгерского восстания, подкрепленное опытом "Пражской весны" в первый год работы председателем КГБ, убедило его в том, что одной из главных угроз советскому блоку является идеологическая диверсия, спонсируемая Западом:

Враг оказывает прямую и косвенную поддержку контрреволюционным элементам, занимается идеологическим саботажем, создает всевозможные антисоциалистические, антисоветские и другие враждебные организации, стремится раздуть пламя национализма. Ярким подтверждением этого служат события в Чехословакии ... 22

Вслед за Пражской весной Андропов создал новое Пятое управление КГБ для отслеживания и подавления инакомыслия во всех его формах. Специализированные отделы управления отвечали за слежку за интеллигенцией, студентами, националистами из этнических меньшинств, религиозными верующими и евреями. ²³

{C}{C}

Солженицын все больше становился одной из личных навязчивых идей Андропова. Объявление в октябре 1970 года о том, что этот крупный идеологический диверсант получил Нобелевскую премию по литературе, побудило председателя КГБ представить в Политбюро меморандум, подписанный также Руденко, с приложением проекта постановления о лишении Солженицына гражданства и высылке его из Советского Союза:

Анализируя материалы о Солженицыне и его произведениях, нельзя не прийти к выводу, что мы имеем дело с политическим противником советского государственного и общественного строя... Если Солженицын после получения Нобелевской премии продолжит жить в стране, это укрепит его позиции и позволит ему активнее пропагандировать свои взгляды". ²⁴

Андропов, однако, не убедил большинство членов Политбюро. Брежнев проявил больше симпатии к противоположным взглядам своего закадычного друга, Николая Щелокова, министра внутренних дел, который осенью 1971 года утверждал, что Солженицына нужно не преследовать, а привлечь на свою сторону.