![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
alexnikolbackup
XVI
Архипелаг частной культуры
«Культура в России распределена по нескольким маленьким островкам».
Лев Наврозов, 1972.
Самая живая и бодрая культурная жизнь России стоит вне закона, и поэтому является частной. Это искусство меньше всего фальсифицировано официальными канонами, оно является наиболее оригинальным, наименее компрометированным и представляет наибольшую угрозу официальному культурному миру. Государство знает о ее существовании и боится, что она, по словам писателя в изгнании Льва Наврозова (фото), распределена по маленьким островкам.
Эти островки образуют скрытый архипелаг, чья жизнь куда менее известна, чем жизнь архипелага ГУЛАГ, так мощно описанная Солженицыным. И тем не менее ее наличие абсолютно характерно для советского общества. В этом частном секторе выживают великое искусство и литература – культурное богатство дореволюционного Серебряного века, блестящее абстрактное искусство советского периода, ни с чем не сравнимые стихи поэтов, поставленных к позорному столбу, и преследовавшихся в 1930-е годы. Это искусство не только намеренно исключается из официальной культуры, но совершенно целенаправленно предаётся забвению. Выживает оно только потому, что горстка непокорных личностей назначила самих себя хранителями культуры, в противном случае навсегда потерянной для современного советского общества.
Человеческую связь с прошлым поддерживают, в основном, люди пожилые, питающие информацией тех молодых людей, которые интересуются своим полным культурным наследием. Потому что у нации, где история постоянно пишется и переписывается для того, чтобы удовлетворять нужды правителей, царствующих в то или иное время, противоречивые фигуры постоянно искажаются и растягиваются, превращаясь в пошлые карикатуры, которые нужно уложить в прокрустово ложе Государственной Культуры, традиция устной истории совсем не является роскошью, помогающей будущим историкам, а является жизненным и заслуживающим доверия источником культурной преемственности. Старая русская поговорка о том, что воспитание ребёнка начинается с воспитания его дедушки приобретает специальное значение, когда дедушки становятся хранителями огромного числа преданий и гигантского объёма знаний, которые были бы потеряны без них.
Вдовы и сыновья таких великих поэтов, как Осип Мандельштам и Борис Пастернак поддерживают память не только об этих замечательных людях, но и хранят осязаемую, из плоти и крови, связь с теми временами, в которых эволюционировали поэты. Иногда такие хранители возникают из ниоткуда. Наум Клейман (фото 2010х годов), серьезный молодой поклонник творчества Сергея Эйзенштейна не только в одиночку содержит и поддерживает экспозицию в доме-+музее кинематографического гения, но инициировал такие проекты, как тщательное восстановление фильма Эйзенштейна на основе нескольких уцелевших фрагментов киноплёнки. Оригинал кино («Бежин луг») настолько взбесил сталинских цензоров своей идеологической ересью, что они сжигали плёнку оба раза, когда Эйзенштейн снимал картину.
Отступление переводчика.
Я знаком, не лично, конечно, с Наумом Клейманом с 1970х годов.
Сейчас, на середину июля 2023 года, он жив и 1 декабря ему исполнится 86 лет.
В перый раз я увидел его, когда он предварял своим выступлением показ неоконченного фильма Эйзенштейна ¡Que viva México! «Да здравствует Мексика!» в кинотеатре Иллюзион.
Потом, весной 1981 года, когда я учился на курсах повышения квалификации работников ТВ и РВ в Останкино и на Шаболовке, я ходил на экскурсию в дом квартиру Эйзенштейна, где Наум рассказывал, среди прочего, о знакомстве Эйзенштейна со знаменитой Кики с Монпарнаса.
И показал её фотографию, надписанную Кики для Сергея, сказав, что там что-то неприличное, как ему говорили, но он не знает французского.
Я взял карточку из его рук и прочитал, что именно там было написано.
Но дословно не помню, конечно. Наум, как мне показалось, оценил.
Как показал опыт Солженицына, самодеятельные историки сумели сохранить личную документацию о сталинских репрессиях, которую партия усердно старалась стереть из памяти общественности, а подпольные былинники и сейчас блюдут настроение и историю происходящих событий.
Русские очень прилежно отмечают всякие годовщины, и в частном архипелаге культуры важные юбилеи часто выступают аналогами литературных салонов 19 века. Я очень хорошо запомнил один холодный весенний день, 30 мая, когда вместе с очень многими москвичами, старыми и молодыми, я поехал в дачный посёлок писателей Переделкино, чтобы совершить ежегодное паломничество на могилу Бориса Пастернака. Одной из причудливых особенностей советской системы является возможность цитировать, упоминать и чтить память таких людей, как Пастернак, потому что режим считает выгодным официально числить такого знаменитого лирического писателя в своей семье. Но неудобная сторона свободного духом автора “Доктора Живаго” просто игнорируется, как если бы такого романа и вовсе не было бы написано. Туристам, желающим посетить его могилу и спрашивающих, как это можно сделать, всегда отказывают под каким-либо надуманным предлогом.
При этом обстановка в Переделкине в тот день была такой спокойной, что уродливая кампания преследования Пастернака за опубликование на Западе романа “Доктор Живаго “, и последовавший за ней отказ от нобелевской премии по литературе, казался лишь давней историей. Холодный ветерок качал ветви высоких елей и берёзок, окружающих его могилу. Мальчишки играли на бетонных плитах, сваленных в кучу под открытым небом, а несколько босоногих селянок копали лопатами плодородную цвета шоколада почву недалеко от кладбища. Огромный чёрный ворон сел на свежеобработанное поле поклевать червячков.
Люди спокойно клали свои непритязательные букетики из тюльпанов, кувшинок, лютиков, сорванных где-то веток сирени и даже одуванчиков, на белый надгробный памятник, изваянный подругой Пастернака скульптором Сарой Лебедевой (фото). Памятник, симпатичный своей нарочитой простотой, нёс грубое изваяние головы Пастернака с простой надписью: “Борис Пастернак, 1890-1960”. Семья собрала пестрый ассортимент всяких сосудов с водой в качестве ваз под многочисленные букеты. “Банок не хватает.” – посетовал один из друзей семьи Алёне Пастернак, снохе писателя.
“Ничего не поделаешь, цветов всегда приносят целые горы.”
Состав гостей варьировался от пожилых женщин в мешковатых пальто и толстых шерстяных носках, которые русские матроны предпочитают носить для согрева ног в холод, до девушек в модных джинсах с карманами на молнии и мужчин с портфелями-дипломатами в плащах западного покроя. Все приехали в Переделкино из Москвы на пригородном поезде под названием elektrichka, а потом шли почти полтора километра пешком до могилы. Почитатели Пастернака начали стекаться к кладбищу с середины утра, и поток гостей продолжался до позднего вечера. Они возлагали цветы и несколько минут стояли среди таких же паломников, пока не замечали, что вновь прибывшие хотят занять их место. В какой-то момент один молодой человек с венком из жёлтых одуванчиков на голове стал читать, очевидно, стихи о Пастернаке своего собственного сочинения и пригласил других последовать его примеру. Но большинство предпочитали хранить молчание. Несколько часов спустя ещё одна группа, нескорые из них были профессиональными писателями, стала читать отрывки из его произведений, включая стихи из “Доктора Живаго “.
Вся глава тут. Напоминаю, что всего глав 20 штук.
